«Жесткий следователь», — говорили про неё. «Волкодав», — писали про неё. А она просто добросовестно делала свою работу, строго в рамках закона. Оксана Черкашина много лет проработала в следственных органах. На её счету несколько громких дел: бывшего заместителя губернатора Иркутской области Сергея Воронова, экс-мэра города Ангарска Владимира Жукова, бывшего ректора ИрНИТУ Ивана Головных и другие. Сейчас она по другую сторону барьера – в суде выступает адвокатом осужденного за взятки экс-главу города Усть-Илимска Владимира Ташкинова.

— Оксана Васильевна, сейчас вы являетесь адвокатом бывшего мэра Усть-Илимска Владимира Ташкинова, которого на 11 лет лишения свободы осудили за взятки. С какого момента вы присоединились к процессу? К вам обратился сам Ташкинов? И почему вы взялись за это дело?

— В июле 2015 года ко мне обратились его дети и попросили защищать интересы их отца. После этого я встретилась с самим Владимиром Сергеевичем и приняла решение, что возьмусь за это дело. Ещё в декабре 2014 года, когда я готовилась к экзамену в адвокатуру, до меня доходили слухи, что на мэра Усть-Илимска ведётся «разработка», что он попал в немилость, будут проверки по нему.

Потом, уже работая адвокатом, я узнала от ребят, которые проводили проверку, что целая бригада выехала в город, искали на мэра хоть что-нибудь. От одного из сотрудников прозвучала фраза: «Мы рыли, рыли и ничего на мэра не нашли». Я сказала: «Либо мэр умный, либо вы не доработали». Потому что, например, нецелевое использование средств бюджета можно увидеть почти во всех муниципалитетах.

Кстати, я вообще не понимаю, почему люди стремятся в кресло мэра. Это «расстрельная» должность. «Нецелёвка» и злоупотребление полномочиями тенью ходят за мэрами. Опасная работа. Но взятки Ташкинов не брал, они ему не нужны, у его бизнеса, который он передал своим детям, уйдя в политику, многомиллионные обороты. И когда у меня следователь спросил: «Вы хотите сказать, что он у вас чистый и пушистый?», я ответила: «Вы знаете, может он и нечистый, и непушистый, возможно, как мэр он какие-топравонарушения совершал, где-то в интересах города, где-то в интересах администрации, где-то в интересах людей, а может где-то и для того, что политический багаж себе заработать, но он не брал этих взяток».

— Целый месяц мы следили за ходом апелляционного суда в Иркутске. Экс-глава Усть-Илимска был весьма эмоционален и на судебном следствии, и на прениях. Сложно с ним работать?

— Ташкинов – человек с амбициями, который шёл во власть, потому что ему уже было тесно и скучно в бизнесе. Предпринимательство для него уже было маленьким полигоном. Он хотел быть политической фигурой. Он очень много пробил для Усть-Илимска различных программ. Недаром в суде за Ташкинова поручались даже депутаты, с которыми он постоянно спорил, они были его оппонентами. Мне они говорили, что при нём была живая работа, полемика, так называемая, «движуха». Это характеризует его как хорошего мэра.

 

— Апелляционный суд изменил только часть наказания – сократил запрет на право занимать выборные должности с 7 до 3 лет. Считаете ли вы это успешным шагом в деле Ташкинова?

— Это показало только то, что суд первой инстанции был излишне жёсток к моему подзащитному. Причём наказание ему дали абсурдное. Когда он выйдет на свободу ему будет более 70 лет, ну как он может занимать какие-тодолжности? Это пожизненное наказание для него, учитывая, сколько живут мужчины в России. У суда был обвинительный уклон.

Статья, по которой осудили Владимира Сергеевича, предусматривает штраф без лишения свободы, и штраф мог быть меньше, и могли лишить свободы без назначения штрафа. Совсем недавно силовика осудили за взятку в 20 миллионов рублей на срок три года. А Ташкинова только под стражей до приговора продержали 2 года. Да, он не признал вину, не раскаялся, но и это подтверждает его невиновность.

Казалось бы, согласись на сделку с правосудием, и ты практически на свободе, но Владимир Сергеевич категорически настаивает на своей невиновности. Он устал от того, что «правосудие» не слышит его, измотан болезнью, безразличием и коварностью тех, кто должен блюсти закон и соблюдать принцип презумпции невиновности.

Меня в суде возмутило то, что на первом заседании у нас не сработала «Фемида» (система аудиозаписи в судах – ред.). А также то, что суд отказался принять нашу аудиозапись (заседания суда первой инстанции — ред.) в качестве доказательства (фальсификации протокола судебного заседания — ред.). Почему суд верит только судье, прокурору, но не верит адвокату?

Например, когда мы говорим о фальсификации протокола. На нашей записи слышно, как свидетели говорят одно, а в протоколе указан противоположный ответ. Мы представили в суд первоисточник записи заседания и экспертное исследование этой записи со стенограммой, сделанной опытнейшим экспертом.

На записи прокурор ходатайствует перед судом о приобщении выписки трех статей Устава, а в протоколе и в деле появляется и весь Устав, и целый пакет документов, которых не было в деле. Это просто умышленная фальсификация протокола, грубейшее нарушение. При этом апелляция признает протокол законным, на каком основании сделан этот вывод? Это даже оскорбительно. Ведь мы – адвокаты – участвовали в судебном заседании, слышали и видели всё лично, зафиксировали на аудио, но все наши доводы даже не рассматривали, просто отказали.

— После оглашения апелляционного определения вы заявили, что Владимир Ташкинов не ждал, что Иркутский областной суд изменит приговор, вынесенный судом первой инстанции? Почему, раз вы уверены в его невиновности?

— Мы не надеялись на эту инстанцию. У нас за последние 2 года в практике апелляционного суда нет оправдательных приговоров. А такого не может быть, так как это говорит о том, что у нас безупречное следствие и безупречное обвинение. Даже в годы сталинских репрессий около 35% оправдательных приговоров было, а сейчас 0,02%. Не может такого быть. Тем более если учитывать контингент в следствии – опытных следователей нет, так как в следствии большая текучка. У меня по одному делу за год сменилось семь следователей. Откуда там такое безупречное качество?

Тенденция последних лет в судах – обвинительный уклон. Не разобраться в ситуации, а пришлёпать дело. В адвокатуре даже ходит фраза: «Зачем ходить в апелляционный суд? Всё равно проиграешь».

— После суда вы также говорили о том, что надежды по оправданию Ташкинова есть только на Верховный суд, так как судебная система в Иркутской области несовершенна после смены власти. Можете объяснить это?

— Я как адвокат не могу достаточно жёстко высказываться. Некачественное следствие, заказные дела, равнодушное отношение прокуратуры к соблюдению законности, суд вытягивает уголовные дела, в апелляционной инстанции человек не найдёт правды. И у подсудимого остаётся одна надежда только на Верховный суд. Она слабая, но она хотя бы есть.

К примеру, Ташкинов отсидел 2 года, и никто в Иркутской области не хочет признать тот факт, что его незаконно держали 2 года под стражей. И все закроют глаза. Пусть сидит. Его приговорили к 11 годам лишения свободы за то, что он неудобный мэр.

Ситуации, которая сейчас сложилась в судах, не было даже 2-3 года назад. Чтобы судьи в процессе вытягивали обвинение! Я помню, когда я сдавала дела в Куйбышевский суд, там была председатель суда Кочержинская, я боялась её как огня, хотя уже на тот момент была очень опытным следователем. Потому что я знала, что дело у меня проверят от корки до корки, на соответствие всего и всему. Требовалась полнота, объективность, обвинение строилось только на объективных доказательствах. Помню, как к прокурору приходила по делу о взятке, и он мне говорил: «А что-то у тебя на видеозаписи, девочка, не видно, как деньги передают, а просто какой-токонвертик. Как мы будем доказывать, что это была передача денег?». А сейчас человека могут посадить только по показаниям одного свидетеля.

Конечно, состязаться с профессионалами в судах приятно. Но, знаете, когда я стала работать в адвокатуре, почувствовала себя дурой. Раньше я думала, работая следователем, что дела выигрывала в суде только потому, что я добросовестно к заседаниям готовилась, читала пленумы, старалась всё подтвердить и обосновать документально, лопатила документы, а сейчас я вижу, что часто следователь сидит на процессе совершенно неподготовленный. Я же смотрю на него сначала как следователь, и думаю, ну как ты мог не подготовиться? Суд тебе, адвокату, отказывает в жалобе, хотя у тебя все документы на руках, каждая буква выверена, а суд всё равно говорит, что следователь прав. Я была этим шокирована. Зачем я более 18 лет подготавливала целые тома документов, не спала по ночам, читала.

— Какие дела в вашей адвокатской практике вы сейчас можете назвать самыми значимыми?

— У нас существует адвокатская тайна, поэтому я не могу сказать вам конкретно. В чём прелесть работы адвоката в отличие от следствия? В адвокатуре могу выбирать, за какое дело браться. Я часто, честно говоря, здесь отказываюсь от дел, которые мне неприятны. Но любое дело само по себе интересное. Неважно маленькое или громкое, судебное разбирательство или досудебное. Потому что за каждым делом стоят человеческие судьбы.

— А от каких дел вы отказываетесь?

— Я не беру дела по ДТП, совершённым в состоянии алкогольного опьянения. Потому что я считаю, что если ты сел за руль пьяным, то ты потенциальный убийца. В 1999 году меня и моего мужа сбил такой же человек. Я могла потерять своего мужа, своего долгожданного ребёнка (на момент аварии Оксана Черкашина была беременна – ред.), потерять свою жизнь. Поэтому такие дела для меня табу. Даже если мои друзья или близкие где-то попадаются пьяными за рулём, я им отказываю. Они знают, что мне в таких случаях звонить бесполезно. Своим родственникам категорически запрещаю садиться за руль, даже если они выпили полбокала пива. В случае какого-то происшествия ты не сможешь контролировать свои действия, и можешь сломать чью-то жизнь. Поэтому со стороны обвиняемых такие дела я не беру. Со стороны потерпевших – да.

— Приходилось защищать в суде клиентов, которые были вам неприятны?

— У меня достаточно большой опыт следствия, через меня прошло такое количество людей, а дела у меня были всегда объёмными, что, как говорит мой бывший коллега, у меня в глазах рентген-аппарат, когда человек приходит, я сразу его сканирую. Поэтому абсолютно неприятных мне людей в моей адвокатской практике не было. В любом человеке я пытаюсь найти что-то, за что можно зацепиться, то есть найти то, что вызовет у тебя понимание и положительную эмоцию. Легче работать, когда ты человека уважаешь. Я и в следствии к своим обвиняемым и потерпевшим никогда не относилась плохо, просто выполняла свою работу, без излишней жёсткости.

— По делу Ташкинова вы работаете в дуэте с другим адвокатом – Сергеем Сысоевым. Как часто приходится работать с коллегами, насколько это необходимо?

— Это продиктовано временем. В связи с загрузкой, расстоянием (Ташкинов отбывает наказание в Братске – ред.), человеческим фактором – отпуск, больничный – это удобно. Адвокаты могут друг друга подстраховать. Ну и одна голова хорошо, а две лучше. В работе дуэтом есть своя прелесть. Я могу что-то упустить, а коллега поможет. Сергей Викторович для меня непросто коллега, он, во-первых, председатель моей адвокатской коллегии, во-вторых, он человек, у которого я многому учусь. Сколько лет практики у меня в следствии, у него столько же в адвокатуре. И он адвокат до мозга костей. И какие-то моменты, которые мне, как «юному» адвокату недоступны, я от него впитываю. Кстати, в Иркутске у нас много адвокатских дуэтов, которые всегда работают вместе, при этом каждый из них очень опытен и квалифицирован.

— Сейчас вы адвокат, но ещё 2 года назад вы находились по другую сторону барьера – были следователем по особо важным делам. Почему вы ушли в адвокатуру? Ведь у вас была блестящая карьера в органах следствия: в 2014 году вы получили звание полковника.

— Это усталость. За последние 6 лет, работая в Следственном комитете, я в отпуске была один раз, у меня накопилось 8 месяцев неиспользованного отпуска. После увольнения я просто три месяца лежала на диване, потому что не могла выспаться. Работая в следствии, я спала 3-4 часа, без отпусков, выходных, отгулов. Это был адский труд, тяжелее работы в органах нет. И сейчас некоторые следователи так работают. Бывает еду поздно мимо улицы Володарского (на улице Володарского в Иркутске располагается следственное управление Следственного комитета РФ по Иркутской области – ред.), а у кого-то в кабинете свет горит, ребята сидят ночами, заканчивают дела, работают.

Самая большая текучка кадров в Следственном комитете. Молодые ребята приходят, отработают от 2 до 5 лет и уходят, потому что не выдерживают. Это мне повезло: я в органы к 30 годам пришла, у меня уже был муж, дети, сложенный быт, я успела походить на праздники и дни рождения к друзьям и родственникам. А работая в органах, ты не можешь тратить время на себя и своих близких, не уделяешь внимание ни своим родным, ни друзьям. Вот у моего папы был юбилей, а я до часу ночи проводила обыск в Дорожной службе Иркутской области, гости ушли, а я только приползла домой. Соответственно – обида близких. Знакомая девушка, следователь, у ЗАГСа на капоте свадебной машины, когда жених тянул её на регистрацию, потому что время подошло, подписывала обвинительное заключение – там нашли ошибку, надо было срочно исправить. В следствии могут работать только фанатики, трудоголики, потому что эта работа отбирает всё.

— В Следственном комитете вы занимались делами, связанными с противодействием коррупции. И в вашем послужном списке немало громких и известных дел. Например, уголовное дело в отношении Сергея Воронова, заместителя губернатора Иркутской области в 2006—2007 году Александра Тишанина. Тогда многие СМИ писали, что, по словам самого Воронова, ему предлагали дать показания против Тишанина в обмен на прекращение уголовного преследования.

— Это уголовное дело далось мне достаточно трудно, но оно было очень интересным. Я тогда ещё была сотрудником ГСУ МВД (Главное следственное управление ГУ МВД России по Иркутской области – ред.). Официально дело направляла в суд не я, так как уже ушла в Следственный комитет, а дело по степени важности передали в Новосибирск. Я знала всё это дело наизусть, могла абзацы из материалов цитировать. Оно было сложным в силу особенности обвиняемого, его «высоких» покровителей, куда на меня только не жаловались, особенно в начале расследования дела. Когда на противоположной стороне неординарная личность, с опытом, образованием, большим интеллектом, работать интересно, тебе хочется доказать, предугадать его шаги в запутывании следствия.

А что касается показаний против Тишанина, когда ведётся расследование (сейчас даже форма такая есть), всегда обвиняемым предлагается сообщить о тех преступлениях, которых они знают, с ними заключается досудебное соглашение, и это смягчает их участь. У нас не было необходимости собирать показания против губернатора, потому что тогда на Тишанина и так были материалы, возбуждалось несколько уголовных дел, несвязанных с Вороновым. Это ни для кого не секрет. Ссылка на требование показаний против Тишанина – это такая линия защиты.

Другое дело, что Воронов думал, что сможет запутать следствие, но у него не получилось. Суд согласился с выводами следствия.

Для меня стало удивлением, что Воронов, находясь под стражей, приобрёл хорошую физическую форму. Это говорит о том, что человек не опустился, не отчаялся, что внутри у него стержень, это достойно уважения. Пусть мы спорили в процессе, но Сергей Васильевич защищался в рамках закона, держал себя достойно, относился ко всем участникам процесса с уважением. На личности он никогда не переходил.

 

— В апреле 2011 года Сергей Воронов подал ходатайство об условно-досрочном освобождении, которое было отклонено. Повторное ходатайство было удовлетворено в декабре этого же года. Как думаете, почему в отношении него суд смягчился?

— Условно-досрочное Воронова я не отслеживала. Не могу сказать, почему. Думаю, он отсидел достаточно, чтобы его освободили. Я вообще считаю, что сроки по экономическим и должностным преступлениям не должны быть большими. Достаточно того, что государство доказало человеку, что его действия неправомерны, что любое такое деяние наказуемо. Достаточно лишить права занимать высокие должности на длительный срок, конфисковать незаконно нажитое имущество, а лишать свободы – чрезмерное наказание. Тюрьма мало кого исправляет. Такие люди интеллектуальны и образованы, они полностью осознают и понимают свой проступок и его наказание. Опасность для общества несут педофилы, насильники, убийцы, сбытчики наркотиков, пьяные водители – ведь самое ценное у человека жизнь. А экономические и должностные преступления такой опасности не несут.

— Как относитесь к тому, что чиновники, которые попали в поле зрения следственных органов или вовсе были осуждены за экономические преступления, после освобождения вновь возвращаются в политику, снова занимают высокие должности? Как Воронов?

— Считаю, что, если чиновник совершил преступление во власти, пусть потом занимает какой-то пост в коммерции, если ему позволяет интеллект. Но уже чиновником он не должен быть. Сергей Воронов работает в коммерческой структуре, это нормально. Не может же быть так, что человек совершил проступок, государство его наказало, а потом ему всю жизнь мстило. Человек может начать свою жизнь с чистого листа.

— Также вы занимались расследованием уголовного дела по растрате бюджетных средств в отношении бывшего мэра Ангарска Владимира Жукова. Он, в свою очередь, до возбуждения уголовного дела в 2014 году, объявлял голодовку и проводил одиночный пикет с призывом отправить прокурора города Погудина в отставку, обвинял его в коррупции. Жуков понимал тогда, что под него копают, поэтому такие действия предпринимал?

— Дело Жукова было у меня недолго: когда его этапировали в Россию, я уже уволилась из органов, и его заканчивал другой следователь. Мэр Жуков – довольно эпатажная фигура. Мне не совсем была понятна логика его поведения потому что, то преступление, в котором его подозревали, не настолько было тяжёлым, чтобы бежать за границу. Считаю, что, если бы он тогда оставался в Российской Федерации, в Иркутской области и в своём городе Ангарске, от силы отделался бы домашним арестом или находился под подпиской о невыезде. Но каждый человек про себя решает, как поступать. Может быть, Жуков так хотел себя пропиарить.

Да, возможно, он боялся, чувствовал. Противостояние с прокуратурой было, потому что именно она проводила проверки и выявляла факты нарушений в администрации Ангарска. Дело, по которому осудили Жукова было инициировано прокуратурой, они собрали материалы и представили в Следственный комитет. Когда я проводила проверку по материалам дела, он отказался ко мне явиться, потом лёг в больницу, потом радостно и весело сбежал, поэтому допросить его у меня так и не получилось. А Погудина я знаю, встречалась с ним по работе, он профессионал, как прокурор – достаточно жесткий, но справедливый, а по их взаимоотношениям с Жуковым – думаю там не было ничего личного, прокуратура надзорный орган и не должна «дружить» с мэрией.

— Как думаете, почему после задержания Жукова, прокурор переехал работать в Крым?

— Это между собой никак не связано. Такие назначения не решаются одним днём. Это процесс трёх-четырёх месяцев, отбор кандидатов, изучение из личных дел. Думаю, если бы Погудин оставался в Ангарске, может быть ещё какие-то факты нарушений в администрации всплыли, так как было много фактов.

— Вы занимались экономическими преступлениями. Скажите, бывают честные чиновники?

— Везде, в любой профессии, на любом предприятии или организации есть честные люди. Нельзя сказать, что если человек чиновник, то он нечестен. Другое дело, что в поле зрении прессы и правоохранительных органов как раз попадают люди, которые что-то натворили. И у нас создаётся впечатление, что все чиновники коррумпированные. Но ведь работают миллионы чиновников, о которых мы ничего не знаем, но они не попадают в поле зрение СМИ и полиции, потому что они честно трудятся.

Вот сейчас задержания, которые происходят в Следственном комитете, МВД и прокуратуре по делам о получении взяток в крупном размере (Заместителя руководителя третьего отдела управления Следственного комитета России по Иркутской области и оперуполномоченного управления МВД по региону арестовали по делу о получении взятки в крупном размере — ред.), являются показателем того, что ни одна структура не застрахована от коррупции, везде есть честные и бесчестные люди. Это же не от профессии зависит, а от внутреннего барьера. Есть какая-то граница, через которую ты никогда не переступишь, а кто-то другой – легко.

Вот в 2007 году задержали Воронова за преступление, но это же не показатель того, что он нечестно работал до этого. Ведь человек мог честно трудиться, просто в один день возник соблазн. И это не говорит о том, что после заслуженного наказания, человек не сможет работать честно.

— На ваш взгляд, власть портит людей или люди власть?

— Тут как в семье, не бывает, что в разводе виноват один, виноваты оба. Люди сами развращают власть тем, что дают ей вседозволенность, власть портит людей, потому что она всё решает без их участия. Должно быть партнёрство и ответственность.

— Почти все чиновники, которые становятся фигурантами уголовных дел по экономическим преступлениям, заявляют, что дела против них заказные, имеют политический характер. Об этом и Владимир Ташкинов на суде заявлял, и бывший ректор иркутского политеха Иван Головных (Уголовное дело в отношении Головных возбудили по статье «Превышение должностных полномочий». По версии следствия, он незаконно передал часть федерального земельного участка площадью более 3 гектаров под коммерческую застройку — ред.), расследованием уголовного дела в отношении которого также занимались вы, будучи следователем. Почему Ташкинову можно верить, а Головных нет?

— Кто-то, наоборот, может Головных верит, а Ташкинову нет. Что касается меня, я возбуждала уголовное дело в отношении Головных на основании тех материалов, которые были. Состав там был, действительно было превышение должностных полномочий по распределению земли. Земля должна была использоваться под строительство корпусов, ИрНИТУ задыхается в отсутствие дополнительных площадей. Фактически же земли были переданы под коммерческую застройку.

Иван Михайлович много всякой оскорбительной грязи писал про меня, что я стерва, «волкодав», но я делала свою работу, а моя работа была не всем приятна. Я никогда никого из обвиняемых не оскорбляла, не была излишне жестока, всегда разрешала встретиться с родственниками. Многие обвиняемые до сих пор со мной здороваются, общаются, относятся с уважением. Есть один обвиняемый, который был осуждён, но он всегда поздравляет меня со всеми праздниками, делится событиями своей жизни, иногда спрашивает совета, при этом честно трудится и растит прекрасных детей. Жизнь все расставляет на свои места.

— Недавно, 20 июня, суд прекратил рассмотрение уголовного дела в отношении Головных из-за истечения сроков давности уголовного преследования. Не кажется вам это решение странным? Получается и к ответственности не привлекли, и репутацию человеку навсегда запятнали.

— Такое прекращение уголовного дела не является реабилитирующим. Человек совершил преступление, но государство его простило, если коротко. А о том, что может быть такой исход дела, Ивану Михайловичу я ещё говорила на этапе возбуждения дела.

— После смены полюса в юридическом пространстве ваше общение с коллегами по Следственному комитету изменилось?

— Никак не изменилось, ведь отношения – человеческий фактор, а работа у каждого своя. С бывшими коллегами общаюсь как прежде, юным коллегам, молодым следователям, которые допускают ошибки, иногда не сдерживаюсь и подсказываю деликатно, прошу соблюдать закон. Я уважаю следовательский труд. Никогда не буду говорить, что если у следователя красные глаза, то он пил ночью, я знаю, что он работал: печатал документы, сшивал тома, писал описи, дежурил. Иду всегда на уступки, когда просят перенести следственное действие, так как понимаю, что следователь с дежурства, он устал. Некоторые ребята, которых я когда-то учила следственной работе, сейчас уже судьи, прокуроры. Но это не значит, что они делают мне поблажки. Это работа, а, значит, всё должно быть по закону.

Один опытный адвокат мне однажды сказал: «Клиенты приходят и уходят, а следователи и адвокаты остаются в правовом поле». Нам ещё придётся вместе работать, поэтому прежде всего должно быть взаимное уважение и порядочность в работе.

— Не скучаете по Cледственному комитету?

— Физически мне сейчас легче, потому что в плане нагрузки могу варьировать. Я скучаю по людям, с которыми работала. Да иногда скучаю по работе, когда вижу, как молодой следователь немного не так, например, ведёт допрос.

Знаете, как говорят многие следователи, которые ушли работать на гражданку: «Это разве работа?». Знакомая девушка, бывший следователь, работая в администрации говорила: «Я делаю работу, которую мне дают на неделю за три часа. И я не понимаю, почему в пять часов я должна встать и уйти, если у меня ещё есть работа?». Понимаете, быстро отвыкнуть от следственной работы и не скучать, невозможно. Я, наверное, в адвокатуру пошла, потому что это всё-таки близко к той работе.

— Ваши принципы работы модифицировались после ухода в адвокатуру?

— В работе мой девиз всегда один: работу свою надо делать хорошо, где бы ты ни работал. Я всегда всё делала и делаю в рамках закона. Когда только я начинала работать в следствии, более опытные коллеги сказали мне: «Если не знаешь, как поступить, поступай строго по уголовно-процессуальному кодексу». Поэтому заповедь одна – проверять себя и свои действия на соответствие закону.